Я часто думаю о войне… Как бы мы сейчас жили? Наши с мужем бабушки знали бы своих отцов, а мы прадедов…
Нелёгкая судьба была у этих мужчин, которые защищали своих жён, детей и внуков. Но ещё тяжелее была судьба женщин, которые на хрупких плечах пронесли своих детей через всю войну: через страх, голод и смерть. И благодаря этому мужеству есть я, мой муж и сын. И ещё очень много других людей.
Я попросила бабушку своего мужа, Эльвиру Владимировну, рассказать о своём детстве. Перед вами её история. История девочки, которой было 6 лет, когда…

Война началась в 37-ом

«В 1937 году, когда назревал конфликт Китая с Японией, мой отец Долгов Владимир Герасимович был в числе других лётчиков отправлен на помощь Китаю. Но это было очень секретно: он ехал туда под псевдонимом «профессор». Одет был соответствующе: белый штатский костюм и шляпа. Сохранилась фотография, где он стоит с трубкой во рту, в этом костюме, у открытой двери автомобиля.


До начала военных действий отец присылал маме кучу дорогих вещей: шелковые китайские халаты – кимоно расшитые фантастическими птицами, отрезы тканей, много детских вещей, обувь, фотоаппаратуру и даже два кожаных портфеля. Всё это спасло нас от голода во время войны.
Отец был командиром эскадрильи самолётов и вскоре погиб. Где и как он был захоронен – нам не сообщили.
Всю жизнь мы жили под грифом «секретно», т.к. за разглашение тайны этой командировки, маме пригрозили тюрьмой.
Всю жизнь в анкетах и биографиях я писала об отце: «погиб при исполнении особого правительственного задания». И никогда вслух не произносила: «погиб в Китае». Сейчас уже можно!
После смерти отца маме назначили приличную пенсию на меня, и выплатили крупное денежное пособие, на которое мама безбедно жила до войны, не работая. Ещё два года подряд нам с ней выдавали бесплатные путёвки в Крым на всё лето. Сохранились фотографии.
Посмертно отец был награждён Орденом Красного знамени. У его ордена был один из первых номеров т.к. он недавно был введён.
Единственное воспоминание об отце. Мне 3 года. Я на руках у мамы. Мама стоит на балконе и машет рукой, обливаясь слезами, а по дороге удаляется отец, в красивом кожаном пальто и тоже машет. Так он уходил на войну.
Ещё помню, отец из Китая прислал чудесную большую куклу с закрывающимися глазами, что в то время было большой редкостью. Моя молодая мама прыгнула на диван, кукла упала и разбилась. От фарфоровой головки куклы остались лишь одни глаза. мы с мамой дружно рыдали…

Ужасы 41-го
Мне 6 лет. Смоленск бомбили на 4-ый день войны. И под бомбёжкой нас на грузовых машинах набитых матрацами и одеялами, эвакуируют в какое-то село под Смоленском. Родителей, точнее матерей, на машины не пускают. Для мамы и моей тёти Кати делают исключение: мама с месячным братом Игорем на руках, а тётка на последнем месяце беременности.
В селе слышен грохот бомбёжки, и чтобы его заглушить и чтобы дети не так боялись, из чёрных репродукторов звучала громкая музыка: «Мы едем, едем, едем в далёкие края…»
Затем у тётки начались схватки, её отвезли в Смоленск, там под бомбёжкой она родила моего двоюродного брата Витю, который в возрасте 1,5 лет умер от диспепсии.
дня 2-3 мы прожили в этом селе, потом нас поместили в теплушки (вагоны для скота) и повезли на восток. Помню, как на наш поезд налетели вражеские самолёты, нас, детей прятали под вагонами. Бомба попала в два последних вагона, в которых ехали, в основном, матери наших детсадовских детей. А моя мама со совей сестрой и с детьми-грудничками ехали в следующем вагоне за нашим. Вот таким образом мама и тётя Катя не погибли. Целый месяц мы ехали в поезде, часто возвращаясь назад. Однажды мама пошла за водой, а поезд ушёл. Она в слёзы, но через несколько часов нас опять пригнали на эту же станцию. И так нас гоняли целый месяц, пока не высадили в Саратове.
Так как дети, в основном, остались без родителей, то наш детский сад превратился в детский дом. Нас поселили в немецком селе Моренталь, Оставшихся в живых родителей поселили в 15 километрах от нас, в селе Луи, это под Энгельсом. Так как из этих сёл в начале войны немцев Поволжья сослали в Сибирь и разрешили взять с собой не более стольки-то килограммов груза, то весь скот они отравили. Они со злости навредили как могли: свиней накормили битым стеклом, колодцы с водой чем-то отравили. Вместо воды мы пили сыворотку от простокваши, видимо, коров они не всех извели. Помню на земле лежали горки из семечек, а нас отгоняли от них воспитатели, боялись отравы.
У меня на всю жизнь от войны осталось два страха. Я долго, при первых раскатах грома над головой, искала укрытия. И сейчас, во время грозы, я ясно вспоминаю звуки бомбёжки и вздрагиваю. Второй страх – всю жизнь боюсь рогатых козлов. Нас эвакуировали в эту деревню и разместили в костёле. Каждому на полу постелили матрац и покрыли одеялом. И однажды я проснулась во время тихого часа от того, что кто-то меня тычет в бок. Открыла глаза, а передо мной страшная бородатая морда. Я от страха завизжала нечеловеческим голосом.
Позже нас поселили в избы. Я прожила в этом детском доме год. Каждый месяц ко мне приходила мама (15 км.). Однажды она возвращалась очень поздно и её преследовали волки. Еле спаслась…
Мама устроилась работать кассиром в баню, а тётка банщицей. Другой работы в селе не было.
Меня часто забирала из детского дома, и я сидела с двумя грузными братиками.
Ещё одна подробность. Так как наше правительство готовило население к химической войне, то всем раздали противогазы в брезентовых сумках. Мама при первой же бомбёжке выкинула противогазы: свою сумку набила пелёнками, а в мою положила лакированные чёрные туфельки и мои свитера. Надела на меня сразу три шёлковых очень красивых, с буфами и вышивкой, платья. И вот в таком виде мы уехали из Смоленска: я с сумкой через плечо, мама с такой же сумкой, с пелёнками, на руках месячный ребёнок, под мышкой сумочка с документами и ключами.
В 1943 году я пошла в школу. Никогда не забуду свою первую учительницу Дору Ивановну. Почти каждый день она отбирала нескольких учеников и вела к себе домой, где поила чаем с хлебом и сахаром. Сахар и хлеб были такой роскошью! Не знаю, где она брала это, видимо меняла свои вещи на продукты. Приглашала она нас под видом дополнительных занятий. Я ещё обижалась тому, что она забирает меня вместе с отстающими учениками, ведь я была отличницей… И только повзрослев я поняла то, что она знает, что мы беженцы и голодаем.
Вскоре от голода нас спасла посылка, которую выслал мамин второй муж с дорогими вещами из Китая. В ней были отрезы и шуба «под котик». Мама сохранила эту шубу мне на будущее, а все шерстяные и шёлковые отрезы выменяла в окрестных сёлах на хлеб, муку, зерно, и таким образом спасла нас от голода. А в этой шубе в начале 50-х годов я щеголяла в институте…»

Эля Долгова, студентка Куйбышевского авиационного института

Вторая бабушка моего мужа, Клавдия Николаевна Заугольникова, летом 1942-го года закончила 10-ый класс.


5-го августа 1942 года была мобилизована Бугурусланским РВК. Воевала в 22-ой роте связи ВВС Черноморского флота.
В десятый раз перечитываю заметку в одной из газет, которая посвящена Клавдии Николаевне: «В феврале 1943 года пришёл черёд и Клавы Заугольниковой повоевать по-настоящему… Она участвовала в штурме Новороссийска, Николаева, Одессы, Севастополя.»


Читать такие строки очень легко, но, когда понимаешь, что речь идёт о девушке Клаве, которая в 42-м году закончила десятый класс… Становится как-то не по себе…
Осталось несколько фотографий того времени. На них красивые, молодые девушки, жизнерадостные и счастливые… И никто ещё не знает, как сложится их судьба…
После войны Клавдия Николаевна стала учителем математики. С войны осталась дурная привычка — курение. Много лет пряталась у себя в доме за печкой с сигаретой, боялась, чтоб её дети и ученики не увидели…

От героев былых времен
Не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой,
Стали проcто землей и травой…
Только грозная доблесть их
Поселилась в сердцах живых.
Этот вечный огонь, нам завещанный одним,
Мы в груди храним.
(Агранович Е. песня к кинофильму «ОФИЦЕРЫ»)