«Не беспокойтесь, — первое, что слышу у ограды, — у наших пациентов закрытая форма туберкулеза. Это не заразно». Хотя я даже не успела испугаться. Визит вышел спонтанным, но, как часто бывает в таких случаях, удался.

Санаторий расположен в Тольятти, в сосновом бору недалеко от берега Волги. Он был создан на базе частной кумысолечебницы (1910), которую ставропольский купец и городской глава Валентин Климушин основал в память о дочери, умершей от чахотки.

А богатая история санатория сопоставима с историей нашей страны. В годы Первой мировой он использовался как госпиталь для раненых солдат и офицеров. В Великую Отечественную здесь находился центр подготовки военных переводчиков. В мирное время санаторий вновь стал принимать больных по профилю. В результате лесного пожара 30 июля 2010 года (кто не помнит того лета!) санаторий на пять месяцев был закрыт, после чего возобновил свою работу. В настоящее время он рассчитан на 360 коек и ориентирован на лечение больных туберкулезом с сопутствующими заболеваниями. Имеет федеральный статус. Обслуживает 70 регионов России.

Благодаря Андрею Мезину, «заму по непонятным вопросам», корреспондентке «Самарских известий» удалось совершить по территории санатория небольшую экскурсию и полюбоваться на кумысный павильон, сохранившийся с царской эпохи.

«Тольятти тут и не пахнет»



Когда я спрашиваю Андрея Павловича: «Как правильно звучит ваша должность?», он улыбается:

— У меня их много.

— Огласите весь список, пожалуйста…

— Я и культорганизатор, и аккомпаниатор, и общественностью занимаюсь, и спортом. Если по-армейски – «зам по непонятным вопросам».

От небольшого приземистого здания с длинной верандой и треугольной крышей веет стариной. А вот табличка «Кумысный павильон» вполне современная: без твердого знака на конце. Чем ближе подходишь, тем заметнее, как нещадно обошлось с ним время. Доски сгнили и прогнулись. На веранде, где сто лет назад дышали воздухом важные господа, сейчас запустение и осенние листья. К стене прислонены какие-то лопаты. Рамы облезлые. Дверь явно установлена совсем недавно: она как заплатка 21 века на этой уникальной реликвии.

Кумысный павильон – одно из четырех зданий, которые остались от старого Ставрополя (без переноса). Как в песне поется: «Город, которого нет...»

— Не тольяттинское изделие – Тольятти тут и не пахнет, — усмехается Андрей Павлович. – А надпись, наверное, годов 50-х. Остекление, рамы – все царское. Обратите внимание: во-первых, стекло мутное, во-вторых, кривоватое, полосами. На уровне дореволюционной технологии.

Я вроде не до революции родилась, но помню из своего детства такие же «полосатые» окна.

— Есть фото, где видно, как по этой веранде прогуливаются барышни с прозрачными белыми зонтиками. Здесь сидели и пили кумыс. Санаторий имел собственное подсобное хозяйство, где держали две сотни лошадей. Настоящий кумыс обязательно должен быть из кобыльего молока (а не коровьего или козьего). И лошадь должна есть клевер. Вот тогда получается целебный напиток. А то, что продают в магазине, – бесполезный суррогат. Как бульонные кубики с запахом курицы…

По словам Мезина, планируется восстановление павильона по чертежам той эпохи.

— Но это планы не ближайшего будущего?

— В связи с определенными политическими событиями у наших соседей основная масса денег ушла туда. А на следующий год нам обещают выделить. Тогда мы павильон разберем по досочкам и восстановим в точности на том же месте.

— А если не разбирать по досочкам, а просто реставрировать?

— Это сосна, — выразительно отвечает Андрей Павлович. – Была бы лиственница… Но все будет соблюдено – миллиметр к миллиметру. И сделаем уже из прочных материалов, чтобы хотя бы лет на 30 хватило.

«Можно – врагов заточить...»

— А что там сейчас внутри?

— Дворник живет. Присматривает за помещением… Без отопления деревянному дому стоять недолго. (Одна из проваленных избушек на территории подтверждает его слова).

— Интерьер сохранился или все современное?

— Павильон только лет двадцать, как не используется по своему прямому назначению. Закрыли по санитарным и экономическим причинам. Сами понимаете, до революции был один уровень оснащения, в 90-е годы – совсем другой. Все десять раз поменялось… А ледник с той стороны остался.

Обходим дом по шуршащему ковру листьев. Оглушительно лает собака.

— Не ругайся! – на ходу бросает ей Мезин. – Совсем недавно здесь еще был лес. Было темно. Все пожар унес…

Возле забора на пеньках устроились ульи. Оказывается, у санатория своя пасека.

Задняя часть довольно захламлена. Стоит старая мотоциклетообразная таратайка, на двух деревянных чурбачках, словно дедушка на печи, возлегает ржавый автомобиль без колес.

— А это вход в ледник, — показывает Андрей Павлович. — Погреб на 120 кв. метров.

Узкая каменная лестница с заросшими мхом бортами. Ступени, усыпанные желтыми листьями, ведут круто вниз. Веет подземельем. Сразу вспоминается из одной сказки: «Можно капусту хранить, можно – врагов заточить...»

— Здесь хранили кумыс. У него всего неделя срок годности – ужасно кислотный… Зимой с Волги возили лед, укладывали на дно, а сверху настилали соломой.

— И лед не таял?

— Хватало до следующей зимы.

Двери павильона с табличкой «Мастерская трудовой терапии» наглухо закрыты.

— Уже не актуально, — комментирует Андрей Павлович. – Сейчас все умные стали – нельзя, мол, привлекать к бесплатному труду. А раньше и палаты сами убирали…

Туберкулез – болезнь социальная

Корпуса, где живут пациенты, по словам Мезина, «новодел, там нечего смотреть». А рассказывая про начинку, он часто употребляет приставку «супер»: «Супероборудование, супероснащение, супермебель – все по последнему слову...»

— У нас своя котельная. Сегодня асфальтируют стоянку для машин, волейбольную площадку. Строим летний кинотеатр. Санаторий развивается. По сути, мы уже не санаторий, а Федеральный реабилитационный центр по лечению осложнений на фоне туберкулеза.

— А много сейчас пациентов?

На это Андрей Павлович усмехается:

— Возьмем 1910-й, когда лечили кумысом, свежим воздухом и хорошим питанием. Возьмем наши дни – какие-то сумасшедшие таблетки и сложная техника… А если проанализировать статистику – процент тот же самый.

— Мне кажется, профилактика у нас лучше поставлена. Вовремя пресекается передача заболеваний.

— Не знаю, я не медик (смеется). Если дальше буду рассуждать, мне «дадут по шапке».

— Я тоже не медик, но кое-что заметно и неспециалисту. Мы живем в век, когда не так много людей обитает в сырых подвалах…

— Очень много людей до сих пор живет ниже определенного уровня (во всех смыслах). Туберкулез – это болезнь социальная. Можно на Кавказе дышать чистым горным воздухом – и все равно заболеть. И в то же время люди годами и десятилетиями работают у нас в санатории, имеют прямой контакт с туберкулезом – и ничего… Большинство наших пациентов – социально незащищенные слои с низким уровнем жизни. К нам попадают со всей России абсолютно бесплатно. С Камчатки одна бабушка была…

— По вашим ощущениям, как поставлена культмассовая работа?

— Раньше у нас было больше, скажем так, полуздоровых пациентов, которые веселились-прыгали, а сейчас смотришь на этих бабушек на костыликах или послеоперационников, у которых одно легкое, – для них подвиг 10 метров пройти, чтобы подышать свежим воздухом. Ну, по мере сил… На велосипедах катаются, зимой – на лыжах. Популярна шведская ходьба с палками.

«И сам не гам, и другим не дам»

Особняк купца Климушина, возвышающийся за забором, санаторию не принадлежит. Андрей Павлович говорит об этом с печалью. В 90-е годы частнику удалось отсудить историческое здание.

— Что там сейчас?

— А ничего нет. Один сторож сидит, и все. Земля-то вокруг – наша. И они ничего сделать не могут. Доводить до ума смысла нет. Вкладываться в дом, по соседству с которым табличка «Туберкулезный санаторий»?..

— Зачем же тогда все это затевалось?

— Ну, кто знал в 90-е… – Выразительно умолкает.

— Что вы останетесь?

— Можно сказать и так.

Сразу вспоминается русская поговорка: «И сам не гам, и другим не дам». Ситуации из жизни бывают похлеще, чем сатирические зарисовки в советском журнале «Крокодил».

Но это – совсем другая история.

В тему

Самарская область занимает первое место в Поволжье по заболеваемости туберкулёзом. Ежегодно в регионе регистрируются сотни заражённых. Еще пару лет назад ежегодно в губернии заболевало в среднем 1500 человек, в 2012 году палочку Коха «подхватили» уже 2005 самарцев — на 5% больше, чем в среднем по России. Сегодня на учёте у фтизиатров стоят почти 28 тысяч человек. Из них являются бактериовыделителями, то есть представляют угрозу для других, около двух тысяч самарцев. Часто говорят, что эту болезнь в область везут мигранты и этот тезис является правдой. В прошлом году выявлено среди приезжих 135 инфицированных различными заболеваниями, в том числе туберкулёзом. 52 мигранта были депортированы из страны. Ежегодный прирост дают и заключённые самарских колоний. Всего же на 100 тысяч населения области — 80 больных чахоткой. Самые неблагополучные в эпидемическом плане районы Самары — Кировский, Промышленный, Куйбышевский.

Немало беспокойства у врачей вызывает туберкулёз среди детей, особенно среди малышей до года, чьи родители отказались делать малышу прививки. Врачей тревожит и состояние взрослого населения региона — у самарцев стали обнаруживаться формы болезни, которые трудно поддаются лечению. К тому же нередко больные начинают лечиться, а потом бросают. В таком случае палочка Коха может мутировать и становится устойчивой к медикаментам.

Анна ШТОМПЕЛЬ, газета «Самарские известия»